De lotgevallen van Tom Sawyer

Приключения Тома Сойера

   HOOFDSTUK VI.

   Глава шестая
ТОМ ЗНАКОМИТСЯ С БЕККИ

   De maandagmorgen vond Tom diep ellendig. Dat deed elke maandagmorgen, omdat dan weder het slepend lijden van zes dagen schoolgaan volgde. Gewoonlijk begon hij dien dag met den wensch, dat er toch geene tusschenbeide komende vacantiedagen mochten zijn, daar deze den gang naar de boeien en de slavernij nog hatelijker maakten.

   Проснувшись утром в понедельник, Том почувствовал себя очень несчастным. Он всегда чувствовал себя несчастным в понедельник утром, так как этим днем начиналась новая неделя долгих терзаний в школе. Ему даже хотелось тогда, чтобы в жизни совсем не было воскресений, так как после краткой свободы возвращение в темницу еще тяжелее.

   Tom lag te denken, en het verlangen kwam bij hem op dat hij ziek mocht worden, opdat hij tehuis kon blijven. Zou dat onmogelijk zijn? Hij voelde overal of er ook een plekje zeer deed, maar alles was gezond. Toch meende hij verschijnselen van buikpijn te ontdekken en dadelijk werden alle zeilen bijgezet on die ongesteldheid te bevorderen. Maar helaas! zij verminderde ras en verdween allengs geheel en al. Hij pijnsde verder. Een van de boventanden zat los. Dat was een buitenkansje. Juist wilde hij uit al zijn macht gaan kreunen, toen het hem in de gedachten schoot, dat, wanneer hij met die smart voor den dag kwam tante den tand zou uittrekken en dat pijn zou doen. Daarna besloot hij voor het tegenwoordige den tand als noodschot te bewaren en verder te zoeken. Eerst deed zich niets op, doch daar herinnerde hij zich, den dokter te hebben hooren spreken over eene ziekte, waarbij een patiënt twee of drie weken te bed moest liggen en die somtijds eindigde met iets wat hij het koudvuur genoemd had. Toms groote teen had hem zeer gedaan; misschien kon dat wat geven. Gretig trok hij dien dan ook onder de dekens uit en hield hem in de hoogte, on hem te onderzoeken. Ofschoon hij de verschijnselen van de kwaal niet kende, dacht hij dat het toch wel de moeite waard was het eens te wagen en begon bitter te steunen.

   Том лежал и думал. Вдруг ему пришло в голову, что хорошо было бы заболеть; тогда он останется дома и не пойдет в школу. Надежда слабая, но почему не попробовать! Он исследовал свой организм. Нигде не болело, и он снова ощупал себя. На этот раз ему показалось, что у него начинается резь в животе, и он обрадовался, надеясь, что боли усилятся. Но боли, напротив, вскоре ослабели и мало-помалу исчезли. Том стал думать дальше. И вдруг обнаружил, что у него шатается зуб. Это была большая удача; он уже собирался застонать для начала, но тут же сообразил, что, если он заикнется о зубе, тетка немедленно выдернет зуб, — а это больно. Поэтому он решил, что зуб лучше оставить про запас и поискать чего-нибудь другого. Некоторое время ничего не подвертывалось; затем он вспомнил, как доктор рассказывал об одной болезни, уложившей пациента в кровать на две или три недели и грозившей ему потерей пальца. Мальчик со страстной надеждой высунул из-под простыни ногу и начал исследовать больной палец. У него не было ни малейшего представления о том, каковы признаки этой болезни. Однако попробовать все-таки стоило, и он принялся усердно стонать.

   Maar Sid sliep door.

   Но Сид спал и не замечал стонов.

   Tom steunde harder en verbeelde zich, dat hij werkelijk pijn begon te gevoelen.

   Том застонал громче, и понемногу ему стало казаться, что палец у него действительно болит.

   Sid bleef onbeweeglijk liggen.

   Сид не проявлял никаких признаков жизни.

   Tom ging met de uiterste inspanning aan het beven en trillen. Hij hield zijn adem in, blies zich op en bracht eene reeks van uitmuntend nagebootste zuchten voor den dag.

   Том даже запыхался от усилий. Он отдохнул немного, потом набрал воздуху и напустил целый ряд чрезвычайно удачных стонов.

   Sid snorkte door.

   Сид продолжал храпеть.

   Tom was ten einde raad. Ten laatste riep hij uit: "Sid, Sid!" en schudde zijn stiefbroeder uit alle macht. Dit hielp en Tom hervatte zijn steunen. Sid gaapte, rekte zich uit, verhief zich snorkend op zijn elleboog en begon Tom aan te staren. Tom steunde al door, totdat Sid riep:

   Том вышел из себя. Он сказал: “Сид! Сид!” — и стал легонько трясти спящего. Это подействовало, и Том опять застонал. Сид зевнул, потянулся, приподнялся на локте, фыркнул и уставился на Тома. Том продолжал стонать.

    Сид оказал:

   "Tom! zeg eens.... Tom!"

    Geen antwoord.

    "Och Tom! Tom! wat scheelt er aan, Tom?" En hij greep hem bij den arm en zag hem angstig aan.

   — Том! Слушай-ка, Том!

    Ответа не было.

    — Ты слышишь, Том? Том! Что с тобою, Том?

    Сид, в свою очередь, тряхнул брата, тревожно вглядываясь ему в лицо.

   Tom jammerde:

   Том простонал:

   "O Sid, houd op, schud me niet zoo hard!"

   — Оставь меня, Сид! Не тряси!

   "Zeg, wat scheelt er aan, Tom? Ik zal tante roepen."

   — Да что с тобою, Том? Я пойду и позову тетю.

   "O, neen! Doe dat niet!"

   — Нет, не надо, Может быть, это скоро пройдет. Никого не зови.

   "Jawel! Ach, steun zoo niet, Tom! 't Is zoo vreeselijk. Hoe lang heb je al zoo gelegen?"

   — Нет-нет, надо позвать! Да не стони так ужасно!.. Давно это с тобою?

   "Al uren. Ai, o! maak niet zoo'n beweging, Sid; je zult me vermoorden."

   — Несколько часов. Ой! Ради бога, не ворочайся, Сид! Ты просто погубишь меня.

   "Tom, waarom heb je me niet eer geroepen? O, Tom, houd op. Ik kan het niet meer aanhooren, Tom, wat scheelt er aan?"

   — Отчего ты раньше не разбудил меня, Том? Ой, Том, перестань стонать! Меня прямо мороз продирает по коже от твоих стонов. Что у тебя болит?

   "Ik vergeef je alles, Sid, (gesteun).... alles wat je ooit tegen me misdreven hebt. Als ik zal heen...."

   — Я все тебе прощаю, Сид!.. (Стон.) Все, в чем ты передо мной виноват. Когда меня не станет…

   "O, Tom, gij gaat toch niet sterven, niet waar? Och, doe het niet, Tom. Misschien...."

   — Том, неужели ты и вправду умираешь? Том, не умирай… пожалуйста! Может быть…

   "Ik vergeef iedereen, Sid, (gesteun). Zeg hun dat Sid. En, Sid, geef het raamkozijn en mijn kat aan het nieuwe meisje, dat hier is komen wonen en zeg haar...."

   — Я всех прощаю, Сид. (Стон.) Скажи им об этом, Сид. А одноглазого котенка и оконную раму отдай, Сид, той девочке, что недавно приехала в город, и скажи ей…

   Maar Sid had zijne kleeren al aangeschoten en was de kamer uit. Tom had nu wezenlijk pijn, dusdadig had hij zijne verbeelding laten werken en zoo was het geluid van zijn gekerm der waarheid nabij gekomen.

   Но Сид схватил одежду — и за дверь. Теперь Том на самом деле страдал, — так чудесно работало его воображение, — и стоны его звучали вполне естественно.

   Sid ijlde de trappen af en zeide:

   Сид сбежал по лестнице и крикнул:

   "O Tante Polly, Tom gaat sterven."

   — Ой, тетя Полли, идите скорей! Том умирает!

   "Sterven?"

   — Умирает?

   "Ja, wacht niet; kom gauw mede."

   — Да! Да! Чего же вы ждете? Идите скорей!

   "Onzin! Ik geloof er niets van."

   — Вздор! Не верю!

   Desniettemin vloog zij doodsbleek en met bevende lippen de trappen op en Sid en Marie achter haar aan. Toen zij voor het ledikant stond, bracht zij met moeite uit:

   Но все же она что есть духу взбежала наверх. Сид и Мери — за нею. Лицо у нее было бледное, губы дрожали. Добежав до постели Тома, она едва могла выговорить:

   "Tom, wat scheelt er aan?"

   — Том! Том! Что с тобой?

   "O, lieve tante, ik...."

   — Ой, тетя, я…

   "Wat scheelt er aan? Wat heb je, kind?"

   — Что с тобою, что с тобою, дитя?

   "O, lieve Tante, ik heb het koudvuur in mijn zieken teen."

   — Ой, тетя, у меня на пальце гангрена!

   De oude dame viel in een stoel neder, begon te lachen, toen te schreien, eindelijk beide te gelijk. Dat bracht haar tot zichzelve en zij zeide:

   Тетя Полли упала на стул и сперва засмеялась, потом заплакала, потом и засмеялась и заплакала сразу.

    Это привело ее в себя, и она оказала:

   "O, Tom, wat een poets heb je me gebakken! Wil je eens gauw met die malligheid ophouden en je bed uitstappen!"

   — Ну и напугал же ты меня, Том! А теперь довольно: прекрати свои фокусы, и чтобы этого больше не было!

   Het gekreun hield op en de pijn verdween. De knaap was een weinig met zijn figuur verlegen en zeide:

   Стоны замолкли, и боль в пальце мгновенно прошла. Том (почувствовал себя в нелепом положении.

   "Tante Polly, het was een gevoel van koudvuur en het deed zoo'n pijn, dat ik zelfs mijn lossen tand vergat."

   — Право же, тетя Полли, мне казалось, что палец у меня совсем омертвел, и мне было так больно, что я даже забыл про свой зуб.

   "Je tand, kind? Wat scheelde er aan je tand?"

   — Зуб? А с зубом у тебя что?

   "Er is er een los en die doet mij vreeselijk zeer."

   — Шатается и страшно болит, прямо нестерпимо…

   "Nu, begin maar niet weer te kreunen. Doe je mond eens open. Ha, de tand is los, maar daar zul je niet aan sterven. Marie, haal een zijden draad uit mijn werkdoos."

   — Ну, будет, будет, не вздумай только хныкать опять! Открой-ка рот!.. Да, зуб действительно шатается, но от этого ты не умрешь… Мери, принеси шелковую нитку и горящую головню из кухни.

   "O tantelief, trek hem als 't u belieft niet uit. Hij doet mij niets geen zeer meer. Och, als 't u belieft, doe het niet, tantelief! Ik zal heusch naar school gaan!"

   — Тетечка, не вырывайте, не надо, не рвите его — он уже больше не болит! Провалиться мне на этом месте, если он хоть чуточку болит! Тетечка, пожалуйста, не надо! Я и так все равно пойду в школу…

   "Zoo, naar school gaan! Dus was al dat lawaai in de hoop van thuis te blijven en te gaan visschen! Tom, Tom, ik houd zooveel van je en je schijnt op alle manieren te beproeven of je mijn oud hart ook door je schandelijke ondeugendheid kunt breken."

    Onderwijl was het trekinstrument binnengebracht. De oude dame maakte het eene eind van den zijden draad aan Toms lossen tand vast en bond het aan den beddenpost. Toen sloeg zij er hard midden op en in een oogenblik hing de tand aan het ledikant te bungelen.

   — Пойдешь в школу? Так вот оно что! Ты только для того и поднял всю эту кутерьму, чтобы увильнуть от занятий и удрать на реку ловить рыбу! Ах, Том, Том, я так тебя люблю, а ты, словно нарочно, надрываешь мое старое сердце своими безобразными выходками!

    Тем временем подоспели орудия для удаления зуба. Тетя Полли сделала петлю на конце нитки, надела ее на больной зуб и крепко затянула, а другой конец привязала к столбику кровати; затем схватила пылающую головню и ткнула ее чуть не в самую физиономию мальчика. Миг — и зуб повис на нитке, привязанной к столбику.

   Alle rampen brengen hunne lichtzijde mede. Toen Tom na het ontbijt naar school ging, werd hij door alle jongens benijd om de holte in zijn bovenste rij tanden, die hem in staat stelde op een nieuwe en wonderlijke wijs te spuwen. Weldra had hij een stoet jongens on zich heen, en een van hen, die zich in den vinger gesneden had en tot dit oogenblik het mikpunt van bewondering en huldebetoon geweest was, had geen enkelen aanhanger meer en voelde dat hij zijn roem had overleefd. Hij was diep gekrenkt en zeide op verachtelijken toon, dat er geen kunst aan was om te spuwen als Tom Sawyer. Maar een andere jongen riep iets van druiven die zuur waren en hij liep mismoedig heen.

   Но за всякое испытание человеку дается награда. Когда Том после завтрака отправился в школу, все товарищи, с которыми он встречался на улице, завидовали ему, так как пустота, образовавшаяся в верхнем ряду его зубов, позволяла ему плевать совершенно новым, замечательным способом. Вокруг него собралась целая свита мальчишек, заинтересованных этим зрелищем; один из них, порезавший себе палец и до сих пор служивший предметом общего внимания и поклонения, сразу утратил всех до одного своих приверженцев, и слава его мгновенно померкла. Это страшно огорчило его, и он объявил с напускным презрением, что плевать, как Том Сойер, — пустяковое дело, но другой мальчик ответил на это: “Зелен виноград!” — и развенчанный герой удалился с позором.

   Kort daarop kwam Tom den jeugdigen paria van het stadje, Huckleberry Finn, den zoon van den stadsdronkaard, tegen. Huckleberry werd met hart en ziel door al de moeders van de plaats gehaat, omdat hij zoo lui en morzig was--en voornamelijk omdat hunne kinderen hem zoo bewonderden en er behagen in schepten, heimelijk het verbod van met hem om te gaan, te overtreden en van harte wenschten den moed te hebben te zijn zooals hij. Tom benijdde Huck evenals alle andere ordentelijke jongens, maar had den bepaalden last om niet met hem te spelen. Daarom juist deed hij dat telkens, wanneer de gelegenheid zich voordeed. Huckleberry droeg altijd de afgedragen pakken van volwassenen en deze hingen doorgaans van scheuren en lappen aan elkaar. Zijn hoofd was meestal gedekt met een ingedrukten hoed, welks rand er als een halve maan bijfladderde. Zijn jas, wanneer hij er een droeg, hing hem bijkans op de hielen en de achterknoopen zaten menigmaal een eind onder zijn rug. Zijn broek werd door één bretel opgehouden en het kruis van dat kleedingstuk zat dikwijls ter hoogte van zijn kuiten. Zijn gerafelde kousen sleepten, als zij niet omgerold waren, bijna altijd in de modder.

   Вскоре после этого Том повстречался с юным парией[17] Гекльберри Финном, сыном местного пьяницы. Все матери в городе от всего сердца ненавидели Гекльберри и в то же время боялись его, потому что он был ленивый, невоспитанный, скверный мальчишка, не признававший никаких обязательных правил. И еще потому, что их дети — все до одного — души в нем не чаяли, любили водиться с ним, хотя это было запрещено, и жаждали подражать ему во всем. Том, как и все прочие мальчишки из почтенных семейств, завидовал отверженному Гекльберри, и ему также было строго-настрого запрещено иметь дело с этим оборванцем. Конечно, именно по этой причине Том не упускал случая поиграть с ним. Гекльберри одевался в обноски с плеча взрослых людей; одежда его была испещрена разноцветными пятнами и так изодрана, что лохмотья развевались по ветру. Шляпа его представляла собою развалину обширных размеров; от ее полей свешивался вниз длинный обрывок в виде полумесяца; пиджак, в те редкие дни, когда Гек напяливал его на себя, доходил ему чуть не до пят, так что задние пуговицы помещались значительно ниже шины; штаны висели на одной подтяжке и сзади болтались пустым мешком, а внизу были украшены бахромой и волочились по грязи, если Гек не засучивал их.

   Huckleberry deed wat hij verkoos. Bij mooi weer sliep hij op de stoepen, bij slecht weer in leege vaten. Hij behoefde school noch kerk te bezoeken, niemand meester te noemen en geen mensch te gehoorzamen. Hij mocht gaan visschen en zwemmen, wanneer en waar hij verkoos en zoolang uitblijven als hem goeddacht. Niemand verbood hem ooit om te vechten, hij kon zoo laat opblijven als het hem behaagde, en hij was altijd de eerste die in het voorjaar op bloote voeten liep, en de laatste die ze in het najaar in leder stak. Hij mocht naar hartelust vloeken. Hij behoefte zich nooit te wasschen en nooit schoone kleeren aan te trekken. In één woord, hij mocht alles doen en laten wat het jongensleven aangenaam maakt. Zoo dachten ten minste al de gedrilde, aan banden gelegde, fatsoenlijke jongens van St. Petersburg.

   Гекльберри был вольная птица, бродил где вздумается. В хорошую погоду он ночевал на ступеньках чужого крыльца, а в дождливую — в пустых бочках. Ему не надо было ходить ни в школу, ни в церковь, он никого не должен был слушаться, над ним не было господина. Он мог удить рыбу или купаться, когда и где ему было угодно, и сидеть в воде, сколько заблагорассудится. Никто не запрещал ему драться. Он мог не ложиться спать хоть до утра. Весной он первый из всех мальчиков начинал ходить босиком, а осенью обувался последним. Ему не надо было ни мыться, ни надевать чистое платье, а ругаться он умел удивительно. Словом, у него было все, что делает жизнь прекрасной. Так думали в Санкт-Петербурге все изнуренные, скованные по рукам и ногам “хорошо воспитанные” мальчики из почтенных семейств.

   Tom hield den romantischen verschoppeling staande met den uitroep:

   Том приветствовал романтического бродягу:

   "Hola, Huckleberry, wat heb je daar?"

   — Эй, Гекльберри! Здравствуй!

   — Здравствуй и ты, если хочешь…

   — Что это у тебя?

   "Een doode kat."

   — Дохлая кошка.

   "Laat kijken, Huck. Zij is goed stijf. Waar heb je die vandaan gehaald?"

   — Дай-ка, Гек, посмотреть!.. Ишь ты, окоченела совсем. Где ты ее достал?

   "Geruild van een jongen."

   — Купил у одного мальчишки.

   "Wat heb je er voor gegeven?"

   — Что дал?

   "Een blauw kaartje en een blaas, die ik in het slachthuis gekregen had."

   — Синий билетик да бычий пузырь… Пузырь я достал на бойне.

   "Hoe kwam je aan dat blauwe kaartje?"

   — А где ты взял синий билетик?

   "Voor veertien dagen van Ben Rogers gekocht voor een hoepelstok."

   — Купил у Бена Роджерса две недели назад… дал ему палку для обруча.

   "Zeg eens; waar zijne doode katten eigenlijk goed voor?"

   — Слушай-ка, Гек, дохлые кошки — на что они надобны?

   "Goed voor? Om wratten weg te maken."

   — Как — на что? А бородавки сводить.

   "Wat? Wezen? Ik weet iets, wat nog beter is."

   — Разве? Я знаю средство почище.

   "Wedden dat je het niet weet? Wat is het dan?"

   — А вот и, не знаешь! Какое?

   "Wel, water uit vermolmd hout."

   — Гнилая вода.

   "Water uit vermolmd hout! Ik geef geen cent on water uit vermolmd hout!"

   — Гнилая вода? Ничего она не стоит, твоя гнилая вода!

   "Niet? Heb je het dan nooit geprobeerd?"

   — Ничего не стоит? А ты пробовал?

   "Neen, ik niet, maar Bob Tanner wel."

   — Я-то не пробовал. Но Боб Таннер — он пробовал.

   "Wie heeft je dat gezegd?"

   — А кто тебе об этом сказал?

   "Wel, hij zei het aan Jeff Hatcher en Jeff aan John Baker en John Baker aan Jim Hollis en Jim Hollis aan Ben Rogers en Ben Rogers aan een neger en de neger aan mij. Wat heb je nou nog te zeggen?"

   — Он сказал Джеффу Тэчеру, а Джефф сказал Джонни Бейкеру, а Джонни сказал Джиму Холлису, а Джим сказал Бену Роджерсу, а Бен сказал одному негру, а негр сказал мне. Вот и знаю.

   "Wat ik te zeggen heb? Dat ze 't allemaal liegen. Van allen weet ik het zeker, behalve van den neger, want dien ken ik niet. Maar ik heb nog nooit een neger gezien, die niet loog. Nu, vertel mij dan eens, hoe Bob Tanner het gedaan heeft?"

   — Ну, так что же из этого? Все они врут. По крайней мере, все, кроме негра, его я не знаю. Но я еще не видывал негра, который не врал бы. Все это пустая болтовня! Теперь ты мне окажи, Гек, как сводил бородавки Боб Таннер?

   "Wel, hij stak zijn hand in een hollen boom, waarin regenwater was."

   — Да так: взял и сунул руку в гнилой пень, где скопилась дождевая вода.

   "Over dag."

   — Днем?

   "Zeker."

   — Ну конечно.

   "Met zijn gezicht naar den boomstam gekeerd?"

   — Лицом ко пню?

   "Ja, dat denk ik ten minste wel."

   — А то как же?

   "Zeide hij er niets bij?"

   — И при этом говорил что-нибудь?

   "Dat geloof ik niet,--maar ik weet het niet zeker."

   — Как будто ничего не говорил… Но кто его знает? Не знаю.

   "Och wat,--loop been! Wie neemt op zoo'n bespottelijke manier wratten weg! Je moet het heel anders doen. Je gaat zelf naar het bosch toe, waar je weet dat een holle boom staat met water er in, en tegen middernacht ga je met je rug naar- en met je hand in de holte staan en zegt:

   — Ага! Еще бы ты захотел свести бородавки гнилой водой, когда ты берешься за дело, как самый бестолковый дуралей! Из таких глупостей, разумеется, толку не будет. Надо пойти одному в чащу леса, заприметить местечко, где есть такой пень, и ровно в полночь стать к нему спиною, сунуть в него руку и сказать:

   "Gerstekorrel, gerstekorrel, breng meel in 't vat, Molm-water, molm-water, verteer de wrat,"

Ячмень, ячмень да гниль-вода, индейская еда,
 Все бородавки у меня возьмите навсегда!

   En dan ga je gauw elf passen achteruit, en dan keer je je driemaal om en je gaat naar huis zonder een woord tegen iemand spreken. Want als je spreekt is de betoovering voorbij.

   А потом надо закрыть глаза и скоро-скоро отойти ровно на одиннадцать шагов и три раза повернуться на месте, а по дороге домой не сказать никому ни слова. Если скажешь, — пропало: колдовство не подействует.

   "Nu dat klinkt mooi, maar zoo heeft Bob Tanner het niet gedaan."

   — Да, похоже, что это правильный способ, только Боб Таннер… он сводил бородавки, не так.

   "Neen, man, je kunt er gerust op zijn, dat hij 't zoo niet heeft gedaan, omdat niemand in de stad zoo vol wratten zit als hij; en hij zou geen enkele wrat hebben als hij wist hoe je met water uit vermolmd hout werken moet. Ik heb op die manier wel duizend wratten van mijn handen doen verdwijnen. Ik speel zooveel met kikkers, dat ik altijd een hoop wratten krijg. Soms maak ik ze weg met een groote boon."

   — Да уж наверно не так! Потому-то у него тьма бородавок, он самый бородавчатый из всех ребят в нашем городе. А если бы он знал, как действовать гнилой водой, на нем не было бы теперь ни одной бородавки. Я сам их тысячи свел этой песней, — да, Гек, со своих собственных рук. У меня их было очень много, потому что я часто возился с лягушками. Иногда я вывожу их бобом.

   "Ja, eene groote boon is goed. Dat heb ik ook wel gedaan."

   — Да, это средство верное. Я и сам его пробовал.

   "Zoo? Hoe moet het dan gedaan worden?"

   — А! как?

   "Je neemt een boon en splijt die en dan maak je een snede in de wrat, dat er een beetje bloed uitkomt, en dan leg je dat bloed op een stukje van de boon, en dan graaf je een gat in den grond en daarin leg je 't stukje in den nacht bij maneschijn, op een kruisweg, en dan verbrand je de rest van de boon. En dan gaat het stuk boon, dat het bloed ingezogen heeft, aan het trekken en trekken, on het andere stuk meester te worden, en dan helpt het bloed de wrat en deze valt spoedig af."

   — Берешь боб и разрезаешь его на две части, потом режешь свою бородавку ножом, чтобы достать каплю крови, и мажешь этой кровью одну половину боба, а потом выкапываешь ямку и зарываешь эту половину в землю… около полуночи на перекрестке дорог, в новолунье, а вторую половину сжигаешь. Дело в том, что та половина, на которой есть кровь, будет тянуть и тянуть к себе вторую половину, а кровь тем временем притянет к себе бородавку, и бородавка очень скоро сойдет.

   "Ja, dat is waar, hoewel je er onder het begraven bij moet voegen: 'Weg, boon, weg, wrat, kom me niet meer plagen.' Zoo doet Joe Harper het ten minste. Maar hoe genees jij ze met doode katten?"

   — Верно, Гек, верно, хотя было бы еще лучше, если бы, закапывая в ямку половину боба, ты при этом приговаривал так: “В землю боб — бородавка долой; теперь навсегда я расстанусь с тобой!” Так было бы еще сильнее. Так сводит бородавки Джо Гарпер, а уж он бывалый! Где только не был. — доезжал чуть не до Кунвиля… Ну, а как же ты сводишь их дохлыми кошками?

   "Wel, je neemt je kat en gaat tegen middernacht naar het kerkhof, naar een plaats, waar een slecht mensch begraven ligt. Precies om twaalf uur komt er een duivel, misschien wel twee of drie: en die nemen dat slechte mensch mee. Maar die duivels kun je niet zien. Je hoort ook niets dan een geluid als van den wind, hetgeen beduidt dat ze met elkaar praten. En als de duivel dien slechten man heeft meegepakt, moet je de kat in de lucht zwaaien en zeggen:

    "Duivel, volg het lijk; kat, volg den duivel; wrat, volg de kat; ik wil niets meer met je te doen hebben." Dat neemt elke wrat weg."

   — А вот как. Возьми кошку и ступай с ней на кладбище незадолго до полуночи — к свежей могиле, где похоронен какой-нибудь плохой человек, и вот в полночь явится черт, а может, два и три; но ты их не увидишь, только услышишь, будто ветер шумит, а может, и услышишь ихний разговор. И когда они потащат покойника, ты брось им вслед кошку и скажи: “Черт за мертвецом, кот за чертом, бородавки за котом, — тут и дело с концом, все трое долой от меня!” От этого всякая бородавка сойдет.

   "Het klinkt mooi, maar heb je het wel eens geprobeerd, Huck?"

   — Похоже на то. Сам-то ты когда-нибудь пробовал, Гек?

   "Ik niet, maar moeder Hopkins heeft het mij gezegd."

   — Нет. Но мне оказывала старуха Гопкинс.

   "Dan zal het wel waar zijn, want ze zeggen, dat ze een tooverkol is."

   — Ну, так это верно: говорят, она ведьма.

   "Zeggen? Wel, Tom, ik weet, dat zij er een is. Ze heeft Pap betooverd. Pap heeft het me zelf verteld. Op een dag kwam hij haar tegen, en hij bemerkte, dat ze hem betooverde. Toen nam hij een steen, en als zij niet uit den weg was gegaan, had hij haar doodgegooid. Nu, dien eigen nacht rolde hij van een vliering, waarop hij dronken lag te slapen naar beneden, en brak zijn arm."

   — “Говорят”! Я наверняка знаю. Она напустила порчу на отца. Отец мне сам рассказывал. Раз он идет и видит, что она на него напускает порчу. Он взял камень да в нее, — еле увернулась. И что же ты думаешь: в ту самую ночь он скатился во сне с навеса, пьяный, и сломал себе руку.

   "Hè, dat is verschrikkelijk. Hoe weet hij, dat zij hem betooverde?"

   — Боже мой, страсти какие! А как же он догадался, что это она напустила порчу?

   "Hemel, dat moet Pap je zelf vertellen. Pap zegt: als ze je stijf aankijken, dan betooveren ze je, vooral als ze mummelen, omdat ze dan het 'Onze Vader' 't achterste voor opzeggen."

   — Для отца это — плевое дело. Он говорит: если ведьма пялит на тебя свои глазищи, ясно — она колдует. Хуже всего, если она при этом бормочет; это значит — она читает “Отче наш”[18] навыворот, задом наперед, — понимаешь?

   "Zeg eens, Huck, wanneer ga jij het met de doode kat probeeren?"

   — Слушай-ка, Гек, ты когда будешь пробовать кошку?

   "Van nacht. Ik geloof, dat de duivels den ouden Hol Williams van nacht komen halen."

   — Нынче ночью. Я так думаю, черти наверняка придут в эту ночь за старым грешником Вильямсом.

   "Maar hij is Zaterdag al begraven, Huck. Hebben zij hem dan Zaterdag niet weggehaald?"

   — Да ведь его еще в субботу похоронили, Гек! Они, поди, уж утащили его в субботнюю ночь!

   "Wat dacht je?--Op Zondag?--De duivels loopen 's Zondags niet rond, zou je denken."

   — Глупости! До полуночи они не могли утащить его, а в полночь настало воскресенье. В воскресенье черти не очень-то бродят по земле.

   "Dat wist ik niet. Laat mij meegaan."

   — Верно, верно. Я и не подумал… Возьмешь меня с собой?

   "Goed,--als je niet bang bent."

   — Конечно, если ты не боишься.

   "Bang!--Nou nog mooier. Zul je om elf uur tegen het raam miauwen?"

   — Боюсь! Ну вот еще! Ты не забудешь мяукнуть?

   "Ja, en dan moet jij terug-miauwen en niet doen zooals den laatsten keer. Toen heb ik voor dat raam staan schreeuwen, tot dat de nachtwacht me met een steen gooide en riep: 'Dat is voor jou, ouwe kat!' Natuurlijk smeet ik toen een kei door zijn raam, maar dat mag je niet vertellen."

   — Не забуду… И если тебе можно выйти, ты сам мяукни о ответ. А то в прошлый раз я мяукал, мяукал, пока старик Гейс не стал швырять в меня камнями, да еще приговаривает: “Черт бы побрал эту кошку!” Я выбил ему стекло кирпичом, — только ты смотри не болтай.

   "Neen. Dien nacht kon ik het niet doen, omdat tante me stond te bespieden; maar ik zal dezen keer miauwen. Zeg eens, Huck, wat heb je daar?"

   — Ладно. В ту ночь я не мог промяукать в ответ: за мной следила тетка; но нынче непременно мяукну… Слушай, Гек, что это у тебя?

   "Niets dan een schallebijter."

   — Так, пустяки — просто клещ.

   "Waar heb je dien vandaan gehaald."

   — Где ты его нашел?

   "Uit het bosch."

   — В лесу.

   "Waarvoor geef je hem?"

   — Что возьмешь за него?

   "Ik weet het niet. Ik heb geen plan on hem te verkoopen."

   — Не знаю. Неохота его продавать.

   "Ook al goed. 't Is in alle geval een erg klein beestje."

   — Ну и не надо! Да и клещ-то крохотный.

   "O 't is gemakkelijk aanmerkingen op een schallebijter te maken, die je niet toebehoort. Ik ben er mede tevreden; hij is groot genoeg voor mij."

   — Ну, еще бы! Чужого клеща всегда норовят обругать. А для меня и этот хорош.

   "O, er zijn schallebijters genoeg. Ik kan er wel duizend krijgen, als ik wil."

   — Клещей в лесу пропасть. Я сам мог бы набрать их тысячу, если бы захотел.

   "Wel, waarom vang je ze dan niet? Omdat je verduiveld goed weet, dat je niet kunt. Dit is een bijzonder vroege schallebijter: het is de eerste, dien ik dit jaar gezien heb."

   — За чем же дело стало? Что же не идешь набирать?.. Ага! Сам знаешь, что не найдешь ничего. Этот клещ очень ранний. Первый клещ, какой попался мне нынче весной.

   "Zeg eens, Huck, ik zal er je mijn tand voor geven."

   — Слушай, Гек, я дам тебе за него свой зуб.

   "Laat dien eens kijken."

   — Покажи.

   Tom haalde een stukje papier voor den dag en ontrolde dat voorzichtig, en Huckleberry onderzocht den tand nauwkeurig. De verleiding was zeer sterk. Eindelijk zeide hij:

   Том достал бумажку и осторожно развернул ее. Гекльберри сумрачно глянул на зуб. Искушение было сильнее. Наконец он спросил:

   "Is hij echt?"

   — Настоящий?

   Tom toonde de open plek in zijn mond.

   Том вздернул верхнюю губу и показал пустоту меж зубами.

   "Akkoord," zeide Huckleberry, "de koop is gesloten."

   — Ну ладно, — оказал Гекльберри. — Значит, по рукам!

   Tom sloot den schallebijter in de percussiedoos, waarin onlangs de tor gevangengezeten had en de knapen namen afscheid van elkaar, beiden gelukkig in het bezit van een nieuwen schat.

   Том положил клеща в коробочку из-под пистонов, еще недавно служившую тюрьмой для жука, и мальчики расстались, причем каждый чувствовал, что стал богаче.

   Tom bereikte het kleine eenzame schoolgebouw, waar hij met veel lawaai binnenstapte, hing zijn hoed aan een kapstok en ijlde naar zijne plaats. De meester, door het gebrom van 't lessen leeren slaperig geworden, was op zijn hoogen matten stoel ingesluimerd. Doch hij werd door de stoornis gewekt en riep uit:

   Дойдя до школы — небольшого бревенчатого дома, стоявшего в стороне от всех прочих зданий, — Том зашагал очень быстро, словно добросовестно спешил на урок. Он повесил шляпу на колышек и с деловитой торопливостью устремился к своей скамье. Учитель, восседая, как на троне, на высоком плетеном кресле, мирно дремал, убаюканный мерным жужжанием класса. Появление Тома разбудило его.

   "Thomas Sawyer!"

   — Томас Сойер!

   Tom wist, dat, wanneer zijn naam voluit genoemd werd, er onweer aan de lucht was.

   Том знал, что, когда учитель зовет его полным именем, это не предвещает ничего хорошего.

   "Mijnheer."

   — Да, сэр?

   "Kom hier bij mij staan. Zeg mij eens: waarom zijt ge weer zoo laat?"

   — Подите сюда!.. Ну, сэр, а сегодня почему вы изволили опоздать?

   Tom was op het punt zijne toevlucht tot een leugen te nemen, toen hij langs een paar fijne schoudertjes, twee lange blonde vlechten zag hangen, die hij dadelijk herkende als toebehoorende aan Becky Thatcher en naast die vlechten was de eenige ledige plaats aan de meisjeskant. Oogenblikkelijk zei hij:

   Том хотел было соврать что-нибудь, но в эту минуту в глаза ему бросились золотистые косы, которые он сразу узнал благодаря электрическому току любви. Он увидел, что единственное свободное место на той половине класса, где сидели девочки, было рядом с ней, и моментально ответил:

   "Ik heb met Huckleberry Finn staan praten!"

   — Я остановился на улице поболтать с Гекльберри Финном.

   De pols van den meester stond stil en hij zelf staarde verbijsterd in het rond. Het gebrom van 't leeren hield op en de leerlingen dachten, dat de overmoedige jongen krankzinnig was geworden. De meester zeide:

   Учитель окаменел от изумления: он растерянно уставился на Тома. Гудение в классе смолкло. Школьники спрашивали себя, не сошел ли с ума этот отчаянный малый. Наконец учитель сказал:

   "Gij--gij deedt--wat?"

   — Что… что ты сделал?

   "Praten met Huckleberry Finn."

   — Остановился на улице поболтать с Гекльберри Финном!

   Hij had niet misverstaan.

   Ошибиться в значении этих слов было невозможно.

   "Thomas Sawyer, dit is de meest vermetele bekentenis die ooit mijne ooren vernamen. Dat kan met de roede alleen niet afgedaan worden. Trek uw buis uit."

   — Томас Сойер, это самое поразительное признание, какое я когда-либо слыхал. За такую вину линейки мало. Снимите куртку!

   Des meesters arm deed zijn plicht, totdat hij niet meer kon en de bundel teenen, waaruit de roede bestond, aanmerkelijk verminderd was. Daarop werd het bevel uitgevaardigd:

   Рука учителя трудилась, пока не устала. Пук розог стал значительно тоньше. Затем последовал приказ:

   "Ga nu bij de meisjes zitten! En laat dit u een waarschuwing zijn."

   — Теперь, сэр, ступайте и садитесь с девочками! И пусть это послужит вам уроком.

   Het gegiegel, dat in het vertrek vernomen werd, scheen den jongen verlegen te maken, doch in werkelijkheid verbijsterde hem de aanmoediging van zijn blonden afgod en het met smart vermengd genoegen, dat hij aan zijn gelukkig gesternte te danken had. Hij ging op den hoek van de bank zitten, en het meisje kroop zoo ver mogelijk van hem af. Hierop volgde een gestoot, gewenk en gefluister, waaraan Tom zich echter niet stoorde.

   Ученики захихикали. Это как будто сконфузило Тома. Но на самом деле его смущение было вызвано другим обстоятельством: он благоговел перед неведомым ему божеством и мучительно радовался своей великой удаче. Он присел на краешек сосновой скамьи.

   Integendeel hij bleef stil zitten, met de armen op den langen, lagen lessenaar? en scheen in zijn boek verdiept te zijn. Gaandeweg werd de aandacht van hem afgeleid en de duffe atmosfeer werd weder van het gewone schoolgegons vervuld. Nu en dan begon de knaap tersluiks blikken op het meisje te werpen. Zij bemerkte het, zette een nuffig gezichtje tegen hem op, en liet hem een minuut lang haar rug zien. Toen zij voorzichtig nog eens omkeek lag er een perzik voor haar. Deze werd weggeduwd. Tom legde de vrucht zachtjes weder voor haar; zij werd nogmaals weggeduwd, maar dezen keer op minder heftige wijze. Tom legde geduldig de perzik ten derden male voor het meisje en de vrucht bleef liggen. Toen krabbelde hij op de lei: "Neem haar, als het u blieft; ik heb er meer."

    Het meisje keek naar die woorden, doch hield zich stil. Daarna begon de knaap iets op de lei te teekenen en bedekte zijn werk met de linkerhand. Een tijdlang deed het meisje alsof zij er niet op lette; maar hare vrouwelijke nieuwsgierigheid begon zich door nauw merkbare teekenen te verraden. De jongen werkte door, schijnbaar zonder er acht op te slaan. Het meisje trachtte te zien wat hij er op zette, maar de jongen hield zich alsof hij er niets van bemerkte. Eindelijk zwichtte zij en fluisterde aarzelend:

   Девочка вздернула нос и отодвинулась. Все кругом шептались, перемигивались, подталкивали друг друга, но Том сидел смирно, облокотившись на длинную низкую парту, и, по-видимому, прилежно читал. На него перестали обращать внимание; класс опять наполнился унылым гудением. Мало-помалу мальчик начал поглядывать исподтишка на соседку. Та заметила, надула губы и на целую минуту отвернулась. Когда же она глянула украдкой в его сторону, перед нею лежал персик. Девочка отодвинула персик. Том мягким движением снова придвинул его. Она опять оттолкнула персик, но уже без всякой враждебности. Том терпеливо положил персик на прежнее место, и она уже не отодвигала его.

    Том нацарапал на грифельной доске: “Пожалуйста, возьмите, — у меня есть еще”. Девочка посмотрела на доску, но лицо ее осталось равнодушным. Тогда он начал рисовать на доске, прикрывая свой рисунок левой рукой. Девочка на первых порах притворялась, будто не обращает внимания, но затем еле заметными признаками стало обнаруживаться ее любопытство. Мальчик продолжал рисовать, будто ничего не замечая. Девочка сделала было попытку подглядеть исподтишка, что он рисует, но Том опять-таки и виду не подал, что замечает ее любопытство. Наконец она сдалась и попросила нерешительным шепотом:

   "Laat mij eens kijken."

   — Дайте посмотреть!

   Tom liet een gedeelte zien van een caricatuur van een huis, met een dubbelen gevel en een wolk van rook, die in den vorm van een kurketrekker uit den schoorsteen opsteeg. Dit was voldoende voor het meisje om haar gansche belangstelling aan het werk te schenken en zij vergat alles on zich heen. Toen het af was, keek zij Tom een oogenblik aan en fluisterde:

   Том открыл часть карикатурно-нелепого дома с двумя фасадами и трубой, из которой выходил дым в виде штопора. Девочка так увлеклась рисованием Тома, что позабыла обо всем на свете. Когда Том кончил, она бросила взгляд на рисунок и прошептала:

   "Het is mooi!--Teeken nu een mannetje."

   — Какая прелесть! Нарисуйте человечка!

   De kunstenaar deed een man op den voorgrond verrijzen, die sprekend op een toppenant geleek, welke over het huis zou hebben kunnen heenstappen, maar het meisje was niet kieschkeurig. Zij was tevreden met het monster en fluisterde:

   Художник поставил во дворе перед домом человека, похожего на подъемный кран, и такого высокого, что для него не составило бы никакого труда перешагнуть через дом. Но девочка была не слишком требовательна. Она осталась довольна чудовищем и прошептала:

   "Het is een mooie man; teeken mij er nu naast."

   — Какой красивый! Теперь нарисуйте меня.

   Tom schetste een zandlooper, met een gezicht als een volle maan en een lichaam zoo dun als een stroohalm, en wapende de uitgespreide vingers met een verbazend grooten waaier. Het meisje zeide:

   Том нарисовал песочные часы, увенчанные круглой луной, приделал к ним тонкие соломинки ручек и ножек и вооружил растопыренные пальчики громаднейшим веером.

   "'t Is prachtig.--Ik wou, dat ik ook kon teekenen."

   — Ах, как хорошо! — сказала девочка. — Хотела бы я так рисовать!

   "Het is niet moeielijk," fluisterde Tom. "Ik zal 't je leeren."

   — Это нетрудно. Я вас научу.

   "O, als je blieft.--Wanneer?"

   — В самом деле? Когда?

   "Van middag. Ga je om twaalf uur naar huis om te eten?"

   — На большой перемене. Вы ходите домой обедать?

   "Ik kan ook wel hier blijven, als je dat wilt."

   — Если вы останетесь, и я останусь.

   "Goed; dat zal prettig zijn. Hoe heet je?"

   — Ладно. Вот здорово! Как вас зовут?

   "Becky Thatcher."

    "En jij?--O, ik weet het, jij heet Thomas Sawyer."

   — Бекки Тэчер. А вас? Впрочем, знаю, — Томас Сойер.

   "Dat is de naam, waarmee ik slaag krijg. Ik heet Tom, als ik goed oppas. Jij zult me Tom noemen, niet waar?"

   — Меня называют так, когда хотят высечь. Когда я веду себя хорошо, меня зовут Том. Вы зовите меня Том. Ладно?

   "Ja."

   — Ладно.

   Daarop begon Tom iets op de lei te krabben, dat hij voor het meisje verborg. Doch zij was er nu vlugger bij en verzocht Tom het te mogen zien.

   Том опять начал писать на доске, пряча написанное от Бекки. Но теперь она перестала стесняться и попросила показать, что там такое.

    Том отговаривался:

   "Och, het is niets."

   — Право же, тут нет ничего!

   "Jawel."

   — Нет, есть!

   "Neen, het is niets; je behoeft het niet te zien."

   — Нет, нету; да вам и смотреть-то не хочется.

   "Jawel, ik moet het zien. Och toe, als je blieft."

   — Нет, хочется! Правда, хочется. Пожалуйста, покажите!

   "Ja, maar zul je het niet over vertellen?"

   — Вы кому-нибудь скажете.

   "Neen, zeker niet. Op mijn woord van eer niet."

   — Не скажу, честное-пречестное-распречестное слово, не скажу!

   "Zul je het niemand vertellen, zoolang als je leeft?"

   — Никому, ни одной живой душе? До самой смерти?

   "Neen, ik zal het niemand vertellen. Laat me nou kijken."

   — Никому не скажу. Покажите же!

   "Och, je moogt het niet zien."

   — Да ведь вам вовсе не хочется…

   "Nu je me zóó behandelt, wil ik het zien, Tom,"--en zij legde haar handje vlak op het zijne, waarop eene kleine schermutseling ontstond. Tom deed alsof hij in ernst weerstand bood, maar liet zijne hand van lieverlede glippen, totdat deze woorden openbaar werden: "Ik heb u lief."

   — Ах, так! Ну, так я все равно посмотрю!

    И своей маленькой ручкой она схватила его руку; началась борьба, Том делал вид, будто серьезно сопротивляется, но мало-помалу отводил руку в сторону, и наконец открылись слова: “Я вас люблю!”

   "O, ondeugende jongen." En zij gaf hem een lief, klein klapje op de hand, bloosde en keek toch verheugd.

   — Гадкий! — И девочка больно ударила его по руке, однако покраснела, и было видно, что ей очень приятно.

   Op datzelfde oogenblik voelde de knaap zich door iemand langzaam bij de ooren pakken en met kracht ophijschen. In die houding werd hij door het lokaal gedragen en, onder de brandende pijn van het gemeesmuil der geheele school, op zijn eigen plaats neergezet. Toen bleef de meester gedurende een paar vreeselijke minuten vóór hem staan, en verhuisde eindelijk weder zonder een woord te spreken naar zijn troon. En Tom, ofschoon zijn ooren suisden, juichte in zijn hart.

   В то же мгновение Том почувствовал, что чья-то рука неотвратимо и медленно стискивает его ухо и тянет кверху все выше и выше. Таким способом он был препровожден через весь класс на свое обычное место под перекрестное хихиканье всей детворы, после чего в течение нескольких страшных минут учитель простоял над ним, не сказав ни единого слова, а затем так же безмолвно направился к своему трону. Но хотя ухо у Тома продолжало гореть от боли, в сердце его было ликование.

   Toen de school tot rust was gekomen, deed Tom eene oprechte poging om te leeren, maar de verwarring in zijn hoofd was te groot. Op zijn beurt nam hij deel aan de leesles en brabbelde verschrikkelijk; daarna aan de aardrijkskundige les en maakte van meren bergen, van bergen rivieren en van rivieren landen, totdat de aarde weer een chaos geworden was; eindelijk ook aan de spel-les, maar daarvan kon hij niets maken en zóó verspeelde hij zijn onderscheidingsteeken, dat hij met zooveel trots maanden lang had gedragen.

   Когда класс успокоился, Том самым добросовестным образом попытался углубиться в занятия, но в голове у него был ужасный сумбур. На уроке чтения он сбивался и путал слова, на уроке географии превращал озера в горы, горы в реки, а реки в материки, так что вся вселенная вернулась в состояние первобытного хаоса. Потом во время диктовки он так исковеркал самые простые слова, что у него отобрали оловянную медаль за правописание, которой он вот уже несколько месяцев так чванился перед всеми товарищами.