Наступила суббота. Летняя природа сияла — свежая, кипящая жизнью. В каждом сердце звенела песня, а если сердце было молодое, песня изливалась из уст. Радость была на каждом лице, каждый шагал упруго и бодро. Белые акации стояли в цвету и наполняли воздух ароматом. Кардифская гора, возвышавшаяся над городом, покрылась зеленью. Издали она казалась Обетованной землей — чудесной, безмятежной, заманчивой.
星期六的早晨到了，夏天的世界，阳光明媚，空气新鲜，充满了生机。每个人的心中都荡漾着一首歌，有些年轻人情不自禁地唱出了这首歌。每个人脸上都洋溢着欢乐，每个人的脚步都是那么轻盈。洋槐树正开着花，空气里弥漫着芬芳的花香。村庄外面高高的卡第夫山上覆盖着绿色的植被，这山离村子不远不近，就像一块“乐土”，宁静安详，充满梦幻，令人向往。
Том вышел на улицу с ведром известки и длинной кистью. Он окинул взглядом забор, и радость в одно мгновенье улетела у него из души, и там — воцарилась тоска. Тридцать ярдов[4] деревянного забора в девять футов вышины! Жизнь показалась ему бессмыслицей, существование — тяжелою ношею. Со вздохом обмакнул он кисть в известку, провел ею по верхней доске, потом проделал то же самое снова и остановился: как ничтожна белая полоска по сравнению с огромным пространством некрашеного забора! В отчаянии он опустился на землю под деревом. Из ворот выбежал вприпрыжку Джим. В руке у него было жестяное ведро. Он напевал песенку “Девушки Буффало”. Ходить за водой к городскому насосу Том всегда считал неприятным занятием, но сейчас он взглянул на это дело иначе. От вспомнил, что у насоса всегда собирается много народу: белые, мулаты,[5] чернокожие; мальчишки и девчонки в ожидании своей очереди сидят, отдыхают, ведут меновую торговлю игрушками, ссорятся, дерутся, балуются. Он вспомнил также, что хотя до насоса было не более полутораста шагов, Джим никогда не возвращался домой раньше чем через час, да и то почти всегда приходилось бегать за ним.
汤姆出现在人行道上，一只手拎着一桶灰浆，另一只手拿着一把长柄刷子。他环顾栅栏，所有的快乐，立刻烟消云散，心中充满了惆怅。栅栏可是三十码长，九英尺高啊。生活对他来说太乏味空洞了，活着仅是一种负担。他叹了一口气，用刷子蘸上灰浆，沿着最顶上一层木板刷起来。接着又刷了一下，二下。看看刚刷过的不起眼的那块，再和那远不着边际的栅栏相比，汤姆灰心丧气地在一块木箱子上坐下来。这时，吉姆手里提着一个锡皮桶，嘴中唱着“布法罗的女娃们”蹦蹦跳跳地从大门口跑出来。在汤姆眼中，到镇上从抽水机里拎水，一向是件令人厌烦的差事，现在他可不这样看了。他记得在那里有很多伴儿。有白人孩子，黑人孩子，还有混血孩子，男男女女都在那排队等着提水。大家在那儿休息，交换各自玩的东西，吵吵闹闹，争斗嬉戏。而且他还记得尽管他们家离拎水处只有一百五十码左右，可是吉姆从没有在一个小时里拎回一桶水来——有时甚至还得别人去催才行。汤姆说：
— Слушай-ка, Джим, — сказал Том, — хочешь, побели тут немножко, а за водою сбегаю я.
“喂，吉姆，如果你来刷点墙，我就去提水。”
Джим покачал головой и сказал:
吉姆摇摇头，说：
— Не могу, масса[6] Том! Старая хозяйка велела, чтобы я шел прямо к насосу и ни с кем не останавливался по пути. Она говорит: “Я уж знаю, говорит, что масса Том будет звать тебя белить забор, так ты его не слушай, а иди своей дорогой”. Она говорит: “Я сама, говорит, пойду смотреть, как он будет белить”.
“不行，汤姆少爷。老太太，她叫我去提水，不准在路上停下来和人家玩。她说她猜到汤姆少爷你会让我刷墙，所以她吩咐我只管干自己的活，莫管他人闲事——她说她要亲自来看看你刷墙。”
— А ты ее не слушай! Мало ли что она говорит, Джим! Давай сюда ведро, я мигом сбегаю. Она и не узнает.
“咳，吉姆，你别管她对你说的那一套。她总是这样说的。 把水桶给我——我很快就回来。她不会知道的。”
— Ой, боюсь, масса Том, боюсь старой миссис! Она мне голову оторвет, ей-богу, оторвет!
“哦，不，我可不敢，汤姆少爷。老太太她会把我的头给拧下来的，她真的会的！”
— Она! Да она пальцем никого не тронет, разве что стукнет наперстком по голове — вот и все! Кто же на это обращает внимание? Говорит она, правда, очень злые слова, ну, да ведь от слов не больно, если только она при этом не плачет. Джим, я дам тебе шарик. Я дам тебе мой белый алебастровый шарик.
“她吗？她从来没揍过任何人——她不过是用顶针在头上敲敲罢了——谁还在乎这个，我倒是想问问你。她不过是嘴上说得凶，可是说说又伤害不了你——只要她不大叫大嚷就没事。吉姆，我给你一个好玩意，给你一个白石头子儿！”
Джим начал колебаться.
吉姆开始动摇了。
— Белый шарик, Джим, отличный белый шарик!
“白石头子，吉姆！这可是真正好玩的石头子啊。”
— Так-то оно так, вещь отличная! А только все-таки, масса Том, я крепко боюсь старой миссис.
“嘿，老实说，那是个挺不错的好玩意。可是汤姆少爷，我害怕老太太……”
— И к тому же, если ты захочешь, я покажу тебе мой волдырь на ноге.
“还有，吉姆，只要你答应了的话，我还给你看我那只脚趾头，那只肿痛的脚趾头。”
Джим был всего только человек и не мог не поддаться такому соблазну. Он поставил ведро на землю, взял алебастровый шарик и, пылая любопытством, смотрел, как Том разбинтовывает палец ноги, но через минуту уже мчался по улице с ведром в руке и мучительной болью в затылке, между тем как Том принялся деятельно мазать забор, а тетушка покидала поле битвы с туфлей в руке и торжеством во взоре.
吉姆到底是个凡人，不是神仙——这诱惑对他太大了。他放下水桶，接过白石头子儿，还饶有兴趣地弯着腰看汤姆解开缠在脚上的布带子，看那只肿痛的脚趾。可是，一会儿之后，吉姆的屁股直痛，拎着水桶飞快地沿着街道跑掉了；汤姆继续用劲地刷墙，因为波莉姨妈此时从田地干活回来了。她手里提着一只拖鞋，眼里流露出满意的神色。
Но энергии хватило у Тома ненадолго. Он вспомнил, как весело собирался провести этот день, и на сердце у него стало еще тяжелее. Скоро другие мальчики, свободные от всяких трудов, выбегут на улицу гулять и резвиться. У них, конечно, затеяны разные веселые игры, и все они будут издеваться над ним за то, что ему приходится так тяжко работать. Самая мысль об этом жгла его, как огонь. Он вынул из карманов свои сокровища и стал рассматривать их: обломки игрушек, шарики и тому подобная рухлядь; всей этой дребедени, пожалуй, достаточно, чтобы оплатить три—четыре минуты чужого труда, но, конечно, за нее не купишь и получаса свободы! Он снова убрал свое жалкое имущество в карман и отказался от мысли о подкупе. Никто из мальчишек не станет работать за такую нищенскую плату. И вдруг в эту черную минуту отчаяния на Тома снизошло вдохновение! Именно вдохновение, не меньше — блестящая, гениальная мысль.
不过，汤姆这股劲没持续多久。他开始想起原先为这个休息日所作的一些玩耍的安排，心里越想越不是滋味。再过一会儿，那些自由自在的孩子们就会蹦跳着跑过来，做各种各样开心好玩的游戏，他们看到他不得不刷墙干活，会大肆嘲笑挖苦他的——一想到这，汤姆心里就像火烧似的难受。他拿出他全部的家当宝贝，仔细地看了一阵——有残缺不全的玩具、一些石头子、还有一些没有什么用处的东西。这些玩意足够用来换取别的孩子为自己干活，不过，要想换来半个小时的绝对自由，也许还差得远呢。于是他又把这几件可怜的宝贝玩意装进口袋，打消了用这些来收买那些男孩子的念头。正在这灰心绝望的时刻，他忽然灵机一动，计上心来。这主意实在是聪明绝伦，妙不可言。
Он взял кисть и спокойно принялся за работу. Вот вдали показался Бен Роджерс, тот самый мальчишка, насмешек которого он боялся больше всего. Бен не шел, а прыгал, скакал и приплясывал — верный знак, что на душе у него легко и что он многого ждет от предстоящего дня. Он грыз яблоко и время от времени издавал протяжный мелодический свист, за которым следовали звуки на самых низких нотах: “дин-дон-дон, дин-дон-дон”, так как Бен изображал пароход. Подойдя ближе, он убавил скорость, стал посреди улицы и принялся, не торопясь, заворачивать, осторожно, с надлежащею важностью, потому что представлял собою “Большую Миссури”, сидящую в воде на девять футов. Он был и пароход, и капитан, и сигнальный колокол в одно и то же время, так что ему приходилось воображать, будто он стоит на своем собственном мостике, отдает себе команду и сам же выполняет ее.
他拿起刷子，一声不响地干了起来。不一会儿，本·罗杰斯出现了——在所有的孩子们当中，正是这个男孩叫汤姆最害怕。汤姆最怕他的讥讽。本走路好像是做三级跳——这证明他此时的心情轻松愉快，而且还打算干点痛快高兴的事。他正在吃苹果，不时地发出长长的、好听的“呜——”的叫声，隔会儿还“叮当当、叮当当”地学铃声响，他这是在扮演一只蒸汽轮船。他越来越近，于是他减慢速度，走到街中心，身体倾向右舷，吃力、做作地转了船头使船逆风停下——他在扮演“大密苏里号”，好像已吃水九英尺深。他既当船，又当船长还要当轮机铃。因此他就想象着自己站在轮船的顶层甲板上发着命令，同时还执行着这些命令。
— Стоп, машина, сэр! Динь-дилинь, динь-дилинь-динь!
Пароход медленно сошел с середины дороги, и стал приближаться к тротуару.
“停船，伙计！叮——啊铃！”船几乎停稳了，然后他又慢慢地向人行道靠过来。
— Задний ход! Дилинь-дилинь-динь!
Обе его руки вытянулись и крепко прижались к бокам.
“调转船头！叮——啊铃——铃！”他两臂伸直，用力往两边垂着。
— Задний ход! Право руля! Тш, дилинь-линь! Чшш-чшш-чшш!
Правая рука величаво описывала большие круги, потому что она представляла собой колесо в сорок футов.
“右舷后退，叮——啊铃——铃！嚓呜——嚓——嚓呜！嚓呜！” 他一边喊着，一边用手比划着画个大圈——这代表着一个四十英尺大转轮。
— Лево на борт! Лево руля! Дилинь-динь-динь! Чшш-чшш-чшш!
Теперь левая рука начала описывать такие же круги.
“左舷后退！叮——啊铃——铃！嚓呜——嚓——嚓呜——嚓呜！”左手开始画圈。
— Стоп, правый борт! Дилинь-динь-динь! Стоп, левый борт! Вперед и направо! Стоп! — Малый ход! Динь дилинь! Чуу-чуу-у! Отдай конец! Да живей, пошевеливайся! Эй, ты, на берегу! Чего стоишь! Принимай канат! Носовой швартов![7] Накидывай петлю на столб! Задний швартов! А теперь отпусти! Машина остановлена, сэр! Дилинь-динь-динь! Шт! шт! шт! (Машина выпускала пары.)
“右舷停！叮——啊铃——铃！左舷停！右舷前进！停！外面慢慢转过来！叮——啊铃——铃！嚓——呜——呜！把船头的绳索拿过来！快点！喂——再把船边的绳索递过来——你在发什么呆！把绳头靠船桩绕住好，就这么拉紧——放手吧！发动机停住，伙计！叮——啊铃——铃！希特——希特——希特！”（摹仿着汽门排气的声音。）
Том продолжал работать, не обращая на пароход никакого внимания. Бен уставился на него и через минуту сказал:
— Ага! Попался!
汤姆继续刷栅栏，——不去理睬那只蒸汽轮船，本瞪着眼睛看了一会儿，说： “哎呀，你日子好过了，是不是？”
Ответа не было. Том глазами художника созерцал свой последний мазок, потом осторожно провел кистью опять и вновь откинулся назад — полюбовался. Бен подошел, и встал рядом. У Тома слюнки потекли при виде яблока, но он как ни в чем не бывало упорно продолжал свою работу. Бен оказал:
汤姆没有回答。只是用艺术家的眼光审视他最后刷的那一块，接着轻轻地刷了一下。又像刚才那样打量着栅栏。本走过来站在他身旁。看见那苹果，汤姆馋得直流口水，可是他还是继续刷他的墙。本说：
— Что, брат, заставляют работать?
“嘿，老伙计，你还得干活呀，咦？”
Том круто повернулся к нему:
汤姆猛然地转过身来说道：
— А, это ты, Бен! Я и не заметил.
“咳！是你呀，本。我还没注意到你呢。”
— Слушай-ка, я иду купаться… да, купаться! Небось и тебе хочется, а? Но тебе, конечно, нельзя, придется работать. Ну конечно, еще бы!
“哈，告诉你吧，我可是要去游泳了。难道你不想去吗？当然啦，你宁愿在这干活，对不对？当然你情愿！”
Том посмотрел на него и сказал:
汤姆打量了一下那男孩，说：
— Что ты называешь работой?
“你说什么？这叫干活？”
— А разве это не работа?
“这还不叫干活，叫干什么？”
Том снова принялся белить забор и ответил небрежно:
汤姆重新又开始刷墙，漫不经心地说：
— Может, работа, а может, и нет. Я знаю только одно: Тому Сойеру она по душе.
“这也许是干活，也许不是。我只知道这对汤姆·索亚来说倒是很得劲。”
— Да что ты? Уж не хочешь ли ты оказать, что для тебя это занятие — приятное?
“哦，得了吧！难道你的意思是说你喜欢干这事？”
Кисть продолжала гулять по забору.
刷子还在不停地刷着。
— Приятное? А что же в нем такого неприятного? Разве мальчикам каждый день достается белить заборы?
“喜欢干？哎，我真搞不懂为什么我要不喜欢干，哪个男孩子能天天有机会刷墙？”
Дело представилось в новом свете. Бен перестал грызть яблоко. Том с упоением художника водил кистью взад и вперед, отступал на несколько шагов, чтобы полюбоваться эффектом, там и сям добавлял штришок и снова критически осматривал сделанное, а Бен следил за каждым его движением, увлекаясь все больше и больше. Наконец оказал:
这倒是件新鲜事。于是，本停止了啃苹果。汤姆灵巧地用刷子来回刷着——不时地停下来退后几步看看效果——在这补一刷，在那补一刷——然后再打量一下效果——本仔细地观看着汤姆的一举一动，越看越有兴趣，越看越被吸引住了。后来他说：
— Слушай, Том, дай и мне побелить немножко!
“喂，汤姆，让我来刷点儿看看。”
Том задумался и, казалось, был готов согласиться, но в последнюю минуту передумал:
汤姆想了一下，正打算答应他；可是他立刻又改变了主意：
— Нет, нет, Бен… Все равно ничего не выйдет. Видишь ли, тетя Полли ужасно привередлива насчет этого забора: он ведь выходит на улицу. Будь это та сторона, что во двор, другое дело, но тут она страшно строга — надо белить очень и очень старательно. Из тысячи… даже, пожалуй, из двух тысяч мальчиков найдется только один, кто сумел бы выбелить его как следует.
“不——不行，本——我想这恐怕不行。要知道，波莉姨妈对这面墙是很讲究的——这可是当街的一面呀——不过要是后面的，你刷刷倒也无妨，姨妈也不会在乎的。是呀，她对这道墙是非常讲究的。刷这墙一定得非常精心。我想在一千，也许在两千个孩子里，也找不出一个能按波莉姨妈的要求刷好这道墙的。”
— Да что ты? Вот никогда бы не подумал. Дай мне только попробовать… ну хоть немножечко. Будь я на твоем месте, я б тебе дал. А, Том?
“哦，是吗？哎，就让我试一试吧。我只刷一点儿——汤姆，如果我是你的话，我会让你试试的。”
— Бен, я бы с радостью, честное слово, но тетя Полли… Вот Джим тоже хотел, да она не позволила. Просился и Сид — не пустила. Теперь ты понимаешь, как мне трудно доверить эту работу тебе? Если ты начнешь белить, да вдруг что-нибудь выйдет не так…
“本，我倒是愿意，说真的。可是，波莉姨妈——唉，吉姆想刷，可她不叫他刷，希德也想干，她也不让希德干。现在，你知道我该有多么为难？要是你来摆弄这墙，万一出了什么毛病……”
— Вздор! Я буду стараться не хуже тебя. Мне бы только попробовать! Слушай: я дам тебе серединку вот этого яблока.
“啊，没事，我会小心仔细的。还是让我来试试吧。嘿——我把苹果核给你。”
— Ладно! Впрочем, нет, Бен, лучше не надо… боюсь я…
“唉，那就……不行，本，算了吧。我就怕……。”
— Я дам тебе все яблоко — все, что осталось.
“我把这苹果全给你！”
Том вручил ему кисть с видимой неохотой, но с тайным восторгом в душе. И пока бывший пароход “Большая Миссури” трудился и потел на припеке, отставной художник сидел рядом в холодке на каком-то бочонке, болтал ногами, грыз яблоко и расставлял сети для других простаков. В простаках недостатка не было: мальчишки то и дело подходили к забору — подходили зубоскалить, а оставались белить. К тому времени, как Бен выбился из сил, Том уже продал вторую очередь Билли Фишеру за совсем нового бумажного змея; а когда и Фишер устал, его сменил Джонни Миллер, внеся в виде платы дохлую крысу на длинной веревочке, чтобы удобнее было эту крысу вертеть, — и так далее, и так далее, час за часом. К полудню Том из жалкого бедняка, каким он был утром, превратился в богача, буквально утопающего в роскоши. Кроме вещей, о которых мы сейчас говорили, у него оказались двенадцать алебастровых шариков, обломок зубной “гуделки”,[8] осколок синей бутылки, чтобы глядеть сквозь него, пушка, сделанная из катушки для ниток, ключ, который ничего не хотел отпирать, кусок мела, стеклянная пробка от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одноглазый котенок, медная дверная ручка, собачий ошейник — без собаки, — рукоятка ножа, четыре апельсиновые корки и старая, сломанная оконная рама.
汤姆把刷子让给本，脸上显示出不情愿，可心里却美滋滋的。 当刚才那只“大密苏里号”在阳光下干活，累得大汗淋漓的时候，这位离了职的艺术家却在附近的阴凉下，坐在一只木桶上，跷着二郎腿，一边大口大口地吃着苹果，一边暗暗盘算如何再宰更多的傻瓜。这样的小傻瓜会有许多。每过一会儿，就有些男孩子从这经过；起先他们都想来开开玩笑，可是结果都被留下来刷墙。在本累得精疲力尽时，汤姆早已经和比利·费施做好了交易。比利用一个修得很好的风筝换来接替本的机会。等到比利也玩得差不多的时候，詹尼·米勒用一只死老鼠和拴着它的小绳子购买了这个特权——一个又一个的傻小子受骗上了当，接连几个钟头都没有间断。下午快过了一半的时候，汤姆早上还是个贫困潦倒的穷小子，现在一下子就变成了腰包鼓鼓的阔佬了。除了以上提到的那些玩意以外，还有十二颗石头子；一只破口琴；一块可以透视的蓝玻璃片；一门线轴做的大炮；一把什么锁也不开的钥匙；一截粉笔；一个大酒瓶塞子；一个锡皮做的小兵；一对蝌蚪；六个鞭炮；一只独眼小猫；一个门上的铜把手；一根拴狗的颈圈——却没有狗——一个刀把；四片桔子皮；还有一个破旧的窗框。
Том приятно и весело провел время в большой компании, ничего не делая, а на заборе оказалось целых три слоя известки! Если бы известка не кончилась, он разорил бы всех мальчиков этого города.
他一直过得舒舒服服，悠闲自在——同伴很多——而且墙整整被刷了三遍。要不是他的灰浆用光了的话，他会让村里的每个孩子都掏空腰包破产的。
Том оказал себе, что, в сущности, жизнь не так уж пуста и ничтожна. Сам того не ведая, он открыл великий закон, управляющий поступками людей, а именно: для того чтобы человек или мальчик страстно захотел обладать какой-нибудь вещью, пусть эта вещь достанется ему возможно труднее. Если бы он был таким же великим мудрецом, как и автор этой книги, он понял бы, что Работа есть то, что мы обязаны делать, а Игра есть то, что мы не обязаны делать. И это помогло бы ему уразуметь, почему изготовлять бумажные цветы или, например, вертеть мельницу — работа, а сбивать кегли и восходить на Монблан[9] — удовольствие. В Англии есть богачи-джентльмены, которые в летние дни управляют четверкой, везущей омнибус за двадцать — тридцать миль, только потому, что это благородное занятие стоит им значительных денег; но, если бы им предложили жалованье за тот же нелегкий труд, развлечение стало бы работой, и они сейчас же отказались бы от нее.
汤姆自言自语道，这世界原来并不是那么空洞乏味啊。他已经不知不觉地发现了人类行为的一大法则——那就是为了让一个大人或一个小孩渴望干什么事，只需设法将这事变得难以到手就行了。如果他是位伟大而明智的哲学家，就像这本书的作者，他就会懂得所谓“工作”就是一个人被迫要干的事情，至于“玩”就是一个人没有义务要干的事。这个道理使他明白了为什么做假花和蹬车轮就算是工作，而玩十柱戏和爬勃朗峰就算是娱乐。英国有钱的绅士在夏季每天驾着四轮马拉客车沿着同样的路线走上二三十里，他们为这种特权竟花了很多钱。可是如果因此付钱给他们的话，那就把这桩事情变成了工作，他们就会撒手不干了。
Некоторое время Том не двигался с места; он размышлял над той существенной переменой, какая произошла в его жизни, а потом направил свои стопы в главный штаб — рапортовать об окончании работы.
汤姆思考了一会那天发生在他身边的实质性变化，然后就到司令部报告去了。